автор: Сара Пинборо
дата выпуска: 25.06.2009
Перевод: в процессе
Частей: 22-25 из 27
переводчик: я
Данный перевод не подразумевает под собой получение материальной выгоды.
Главы 1-21Главы 1-2 - http://www.diary.ru/~Janto/p147203879.htm#more2
Главы 3-7 - www.diary.ru/~Janto/p148857668.htm#more5
Глава 8-11 - www.diary.ru/~Janto/p150650018.htm#more3
Главы 12-14 - www.diary.ru/~Janto/p152593613.htm#more4
Главы 15-18 - www.diary.ru/~Janto/p154457579.htm#more4
Главы 19-21- www.diary.ru/~Janto/p156772703.htm#more4
Главы 22-23
Глава двадцать вторая
Даже на грани мрака ночь была окутана тишиной. Лишенное формы, оно все еще чувствовало отголоски боли от впившегося в плоть металла. И боль, и металл и ощущение привыкания к физической форме уже ушли, но сохранилось послевкусие.
По крайней мере здесь, спрятавшись в безвоздушной чуждости безмерно далеко от тишины родного дома он мог различить легкое жужжанием такого шумного мира рядом с собой. Оно втягивало звуки, даже если они были не тем, чего он жаждал или тем, что ввергало его в отчаяние.
Органы, которые он поглощал, отказывались функционировать, как это делали у оригинального носителя, ярость разочарования излилась из бесформенной массы и где-то на кромке "ничего" случайная вспышка грозы осветила мирную гладь моря. Страх пронесся по его сознанию. Что-то пыталось собрать его сквозь вселенную по крупицам, исправить ошибку, которая принесла его сюда. Осталось мало времени на что, чтобы взять то, чего он алкал. Приняв исходную позицию, он ждал.
Несколькими часами ранее в центре для детей-аутистов Хаванна сон потребовал в свои объятия Райана Скотта, его горло отдыхало, а тело отключилось. Он не двигался всю ночь, маленькие мускулы расслабились, а на лице поселилось мирное выражение; наконец-то он был в темном забвении, где от него ничего не требовалось. Там он просто существовал, сам себе и абсолютно отгороженный от тех, кто постоянно беспокоил прикосновениями, шумом, отказываясь оставить его в покое. Грудь мальчика вздымалась и опускалась, воздух тихо циркулировал по хрупкому телу, пока он видел сны о благословенном "ничто". Будь он способен хоть что-то любить, Райан Скотт любил бы ночи.
Мартин Мелой сидел на своей стороне двуспальной кровати королевских размеров в отеле Св.Давида. Его нос беспрестанно тек, глаза опухли от слез и он часто всхлипывал, прежде чем отряхнуть голову в попытке взять эмоции под контроль. Нужно было написать то, что он собирался. Рука задрожала, и он взглянул на полупустой пузырек с таблетками и поблескивающую на прикроватном столике бутылку водки. Времени оставалось мало. "Мне жаль", – нацарапал он на тонкой бумаге с отпечатанными сверху названием и контактами отеля.
Мужчина выдавил из себя еще пару слов, прежде чем лечь на кровать, лист балансировал на его груди. Глаза захлопнулись, и он подумал о своей Мэри Браун, которая переименовала себя в великую Марию Бруно и надеялась, что оправдает это имя. Возможно, он никогда не был в меру драматичен для нее при жизни, но надеялся, что его смерть будет достаточно в голливудском стиле для его восхитительной, блистательной, талантливой жены. Его дыхание замедлилось.
Эдриенн Скотт перебрала с выпивкой, и ее голова гудела, когда встала и почти ползком направилась на кухню. Не дожидаясь пока вода охладиться, она наполнила стакан и с жадностью проглотила его теплое содержимое, чтобы вновь заполнить его. В этот раз она глотала чуть медленнее, дрожащая рука с легкостью отыскала в темноте парацетамол. Опыт у нее был приличный. Проглотив таблетки, она затуманенным взором посмотрела в ночное небо сквозь кухонное окно. Продолжать так жить было нельзя. А завтра – было днем посещения. Продираясь обратно в спальню, успокоенная мыслью, что впереди еще три-четыре часа темноты, прежде чем придется что-то делать, она мечтала, чтобы мысль о свидании с сыном не наполняла ее таким ужасом.
Высоко над Миллениум центром Джек Харкнесс позволял дождю стекать по волосам, пока он, стоя ровно, со сжатой челюстью и мрачным взглядом, смотрел на город.
Часы в Кардиффе медленно отсчитывали время до рассвета.
Глава двадцать третья
Церковь Св.Бартоломея располагалась позади от гудения трафика на Авеню Ллойда Джорджа, которое стихало ближе к центру Кардифф Бэй. Джек понимал, что в ночи не хватит часов, чтобы осмотреть все потенциально идеальные места для репетиций, а это было одно из подходящих мест. В конце концов пришельца к ним должен был привести голос Янто и, казалось, он может звучать довольно хорошо в любом месте. И все же он должен был принять, что у церкви было свое очарование, снаружи традиционная серая земля была усыпана листьями, создающими чувство защищенности, но не настолько, чтобы каждый из расставленных на автостоянке и дорогах вооруженных полицейских мгновенно не окружил их при необходимости.
Джек изнутри разглядывал декоративно закрашенные окна. На фасаде их было пять и по четыре с каждого бока.
– Если он хочет поиграться со стеклом, – пробормотал он, – я дам ему стекло.
Он сжал зубы и осмотрел рамки, снабженные по углам маленькими снарядами, которые задействуются при контакте со стеклом и рассчитанные на то, чтобы не убить пришельца, а повести в том направлении, в котором хотел Джек, дезориентировать его настолько, чтобы, приземлившись, он угодил в ловушку.
Он проверил часы и ощутил гул возбуждения в желудке. 10:50. Время "сейчас или никогда" почти настало.
Янто проверил музыкальную дорожку компактного диска, казалось, уже в тысячный раз с момента, как они прибыли, его пальцы нажимали на воспроизведение, потом остановку, снова воспроизведение и так снова и снова.
– Готов? – улыбнулся ему Джек. – Твой выход через десять минут.
Впервые пресса сделала то, о чем ее попросили, двухминутное молчание было разрекламировано во всех новостях и радио-шоу. Даже судьи объявили, что ждут от всех конкурсантов независимо от того прошли они в финал или нет, что те почтут молчанием память убитых. Места для репетиций оставались закрытыми по всей стране. Как если бы один человек мог контролировать звук Кардиффа, Джек Харкнесс держал палец на пульте управления.
– Я готов.
Джек прикоснулся к устройству в ухе.
– Гвен?
– Готова. Хотя все, что я делаю – торчу здесь, пока там внутри происходит все действие…
Джеку не обязательно нужно было видеть ее, чтобы знать, что она стоит у стола, кожаная куртка застегнута, а она горит желанием оказаться на поле действия, чем торчать узницей в Хабе.
– Эй, ты усовершенствовала программу, так что лучше всех умеешь ею пользоваться.
– Лучше бы я делала это с удаленного компьютера, чем здесь.
– Что ж, уже слишком поздно, – он улыбнулся. – И если бы меня спросили, тебе идет безумствовать.
– Неужели? Ладно, не перевозбудись, я никогда не надену белый халат и очки.
– Жаль. Это выглядит сексуально.
– Отвали, Джек.
Он засмеялся.
– Просто будь на связи. Как только увидишь какую-либо активность, я хочу об этом знать.
– Есть.
Отключившись, он вновь взглянул на часы. Еще пять минут.
– Я не против вернуться в Хаб и надеть белый халат, – тихо стоящий за алтарем Янто выглядел нервным, одной рукой дергая рукав рубашки.
– Ты лучше всего выглядишь в костюме, – подмигнул Джек.
– Думаю, ты это уже говорил. Пора?
– Еще несколько минут. – Он вновь надавил на устройство. – Катлер?
Послышался резкий лондонский говор.
– Здесь. Под проклятым дождем. Пока все тихо.
– Хорошо.
Джек глубоко вздохнул. Приготовлены были сделаны. Все что они могли – это петь и надеяться на лучшее.
Катлер откинулся на сидении и вздохнул. Окно машины было спущено, так что он мог отчетливо видеть все, что спустится с серого неба или появится из-за деревьев и кустов, принесенный ветром дождь обрызгивал ему лицо. Его нервы звенели, и он сопротивлялся острой необходимости закурить. Если бы он только знал откуда и как появится пришелец, он как минимум мог бы сфокусироваться. Ему казалось, что сейчас ему бы пригодилось умение поворачивать голову вокруг своей оси, как та девочка из "Экзорциста". Только так он мог увидеть все, что происходило вокруг.
Движение в боковом зеркале заставило сердце подскочить, затем он нахмурился, еще больше морщинок появилось на его сморщенном лице. Фигура, спускающаяся вниз по тихой улице, не принадлежала пришельцу. Ну, технически нет, но детектив Катлер был как минимум обеспокоен.
– Чертовы студенты, – пробормотал он себе под нос.
Девушка с длинными темными волосами определенно была одной из кардиффских студенток, в этом он не сомневался. Она была невысокого роста, с неаккуратным конским хвостом, индийский шифоновый шарф не к месту был накинут на футболку с изображением названия рок-группы, поблескивающую под небрежно накинутой джинсовой курткой, когда она вразвалочку прошла мимо его машины. "Франц Фердинанд" высветилось на черной материи, буквы появлялись и исчезали с каждым шагом.
Он вздохнул. Она подпевала тому, что поступало ей в уши из ай-пода или подобного устройства для тех, кому до 25 лет. Ее голос звучал не так-то плохо на фоне дождя, но он не узнавал напеваемой ею рок-музыки, хотя мотив казался знакомым. Может быть, U2.
Пение.
– Дьявол.
Проклиная свое невезение, Катлер выбрался из машины; дождь тут же пробрался под рубашку и погнал дрожь по спине. Он сделал пару шагов рысцой, чтобы достичь девушки, которая остановилась и достала телефон, счастливо набирая сообщение и, казалось, не обращая никакого внимания на холод и влагу. Не удивительно, что он ненавидел студентов. Они всегда были чертовски молодыми, полными идеалов и оптимизма. Не такими взрослыми сварливыми скотами, как он сам.
Катлер постучал ей по плечу, и она слегка вздрогнула, но по крайней мере перестала петь. Последнее, что им было нужно, – это атака пришельца на еще одно гражданское лицо, и если бы такое случилось, он не хотел быть единственным, кто окажется поблизости. Он видел дело рук пришельца, так что перспективы не особенно воодушевляли.
Пока она вынимала наушники, ее глаза подозрительно разглядывали его с бледного лица. В воздухе между ними тихонько жужжала музыка.
– Да. Чем могу помочь?
– Я вынужден попросить вас покинуть территорию как можно быстрее, мисс…?
– Нина, – нахлынувшее любопытство прогнало подозрительное выражение с лица девушки. – Нина Роджерс. – Ее бровь изогнулась в дугу. – А вы?
– Полиция. – Он покопался в кармане и вынул свой значок. – Инспектор Катлер.
– А что происходит, мистер Катлер? – Она нахально улыбнулась. – Вы сидите в засаде?
Он заставил себя улыбнуться. Девушка была привлекательной, но сейчас было не место и не время поддаваться ее чертовому юному энтузиазму. Он двинулся вперед, заставляя ее подсознательно следовать за собой.
– Что-то в этом роде. А теперь если бы вы могли вернуться в свой универ или домой, или куда бы то ни было еще, я был бы очень признателен. И без музыки.
Она нахмурилась, и он увидел, как она готовится задать очередной вопрос.
– Сейчас же.
Его грубый тон заставил ее осечься и хотя, как он видел, она все еще была заинтересована, она послушалась его слов. Улыбнувшись и взмахнув рукой на прощание, она повернулась и ушла в сторону главной улицы.
Катлер следил за ней, пока девушка не укрылась в безопасности за углом, и удовлетворенный тем, что она отключила музыку, он забрался обратно в теплоту своего автомобиля. Проблема с молодежью заключалась в том, что они не знали страха. Они познают его, однажды. Все познают.
Чувствуя, как его собственный страх вытанцовывает в желудке вместе с нервами, он откинулся, уставился в окно и ждал.
Главы 24-25 НОВЫЕ
Глава двадцать четвертая
В голове Эдриенн Скотт стучало и, хотя она проснулась ночью выпить воды, ей все еще казалось, что язык приклеен к верхнему нёбу. Вероятно, ей не было бы так плохо остановись она после одной бутылки с Кэтрин в пабе, но Эдриенн пришла домой и откупорила еще одну. Тогда это показалось хорошей идеей, теперь она жалела.
Взяв стул, она села у окна и наблюдала за тем, как Чери высвобождала руки Райна из полосатой футболки с длинными рукавами, на которую он умудрился вывалить большую часть завтрака. Одновременное поедание и пение не особо сочетались, и так как Райан не мог остановиться, Чери практически пихала еду ему в горло, заставляя сглотнуть, пока рефлекс не делал все остальное. Райан ел много мягкой пищи. Эдриенн избегала приходить во время кормления. Было трудно принимать саму инакость Райна, а всю эту возню с грязью и пачканьем она выдержать не могла. Хоть это и был ее родной сын, но картина вызывала у нее тошноту. Как минимум это было не удивительно. В конце концов, она была плохой матерью.
Когда сиделка стянула через макушку маленькой блондинистой головы футболку, пение Райана стало громче, возможно это был своеобразный намек на какое-то беспокойство, но по любому звучание было идеально.
Эдриенн вздрогнула и потерла голову. Звук совсем не помогал ее похмелью, независимо в какой интерпретации исполнялась "Прогулка по воздуху". Стараясь игнорировать дрожь в руках, она потянулась за сладким кофе, который ей сделала Чери, и задалась вопросом, как часто за эти два дня с ее последнего визита Райан прошелся по всему СД. Она поражалась, как Чери не сошла с ума.
В надетой рубашке пение Райана вернулось к нормальному состоянию, идеально голубые глаза мальчики смотрели прямо в ничто. Он не посмотрел в ее сторону с момента ее прихода, но удивляться не приходилось. Он никогда не замечал ее. Может, ей стоило прекратить приходить.
Однажды она предположила такое при Чери, та только засмеялась и ответила, что у нее есть такая прерогатива, но этого никогда не случится. Эдриенн поинтересовалась отчего же, на что Чери заявила, что Райан – ее сын, и хоть она наверно, не всегда это понимает, но она любит его. Эдриенн захотелось расхохотаться на эти слова.
Позволив похмелью пульсировать, она посмотрела на мальчика, сидящего посреди комнаты, игнорирующего игрушки и идеально поющего. Она любит его? Может ли любить? Как можно любить кого-то, кто не признает ничье существование и не подает признаков узнавания никого, даже родной матери? Как можно испытывать любовь к такому ребенку?
Вздохнув, она перевела взгляд на окно и дождь за ним. Эти мысли были для другого раза, когда она будет такой разбитой. Тем не менее почти пробило одиннадцать, пора было уходить, на сегодня ее покаяние было выполнено. Безуспешно пытаясь отгородиться от музыки, она всматривалась в серое небо и пила кофе.
Одна в Хабе Гвен наблюдала, как стрелки неумолимо двигались по круглой поверхности часов к одиннадцати. Вот оно. Тишина началась. Сердце громко билось в груди, не слушаясь приказов успокоиться, она покусывала губу, всматриваясь в экран.
Давай, думала она. Давай же. Терпение не было сильной ее чертой, и она боролась с желанием пнуть аппарат. Милю или чуть дальше Янто приступал к пению; Джек и Катлер превратились в ожидание информации от нее. Желудок сжался. Что, если она не улучшила аппарат? Что если запутала все?
Сжав зубы, она со злостью разметала волосы по плечам. Вот почему она ненавидела торчать в Хабе. Появлялось слишком много времени на размышления. На месте операции времени для размышлений не остается. Только для действий.
И это более легкий путь.
А тут появлялась ненужная ответственность. А что, если что-то пошло не так? Она так и будет сидеть тут и слушать, как пришелец вспарывает ее друзей? Она запыхтела. Это был последний раз, когда она позволяла себе какие-либо гениальные технологические идеи. И если ее когда-нибудь они посетят снова, она, черт возьми, прогонит их прочь. Если бы призрак Тош был где-то рядом, он бы наверняка заливался сейчас смехом. Гвен не обладала, как Тошико, холодным методичным мышлением. Может, дух Тош вживил идею в мозг Гвен, как своего рода шутку из загробного мира. Может, невидимые Тош и Оуэн кружились по Хабу, посмеиваясь над ней. И даже не веря в призраков и жизнь после смерти на Земле, в одиночестве и вся на нервах, эта идея показалась Гвен жуткой.
На экране что-то мелькнуло, и воображаемые призраки перестали смеяться. На дальнем краю Кардифф Бэй загорелся маленький всплеск.
Вот оно.
Пришелец был на подходе.
Еще два всплеска мигнули и погасли. Она прикоснулась к наушнику.
– Джек? – Ее голос был громким, эхом возвращаясь к ней же в пустом подвальном помещении. – Началось.
Поднявшись, она скрестила руки на груди и желала, чтобы устройство показало пункт появления пришельца.
Еще три мелких всплеска, и в конце загорелся ожидаемый ею красный свет, карта автоматически увеличилась высвечивая адрес. Гвен нахмурилась. Была какая-то ошибка. Это было не то место, где находились Джек и Янто. Рука вернулась к наушнику.
– Джек, у нас проблема.
Его голос заполнил всю церковь и, хотя партия не предназначалась для сольного исполнения, Янто пел так хорошо, как мог. Джек был удивлен глубиной и силой звучания. Он был впечатлен. Но Янто несколько раз доказал, что полон скрытых сюрпризов. Голос Гвен прорезался в его мыслях.
– Джек, у нас проблема.
– Он приближается, но не к вам. Компьютер говорит, что он движется к центру Хаванна. Центру для детей-аутистов.
Подняв глаза на взирающие на него с высоты иконические изображения святых на нетронутых витражах, Джек боролся с желанием закричать.
– Уверена?
– Так показывает чертов компьютер, – она замолкла. – Черт. – От голоса Гвен в его ухе исходила тревога. – У нас меньше восьми минут, Джек. Я ближе вас. Встретимся там.
– Уже иду – Джек бросился по проходу к двери, слыша, как за спиной колеблется голос Янто. Но это было уже не имело значения. – Центр Хаванна! – прокричал он через плечо. – Я пойду с Катлером.
Снаружи дождь обдал его холодными струями, словно сама природа была на стороне пришельца и Рифта, мешая их попыткам остановить хаос. Его ноги шумно топали, он бежал к немаркированной машине Катлера. У них оставалось не больше шести минут. Они не успевали. Настежь открывая дверь, он ввалился внутрь.
– Почему ничего никогда не идет по плану? – вопросил Катлер, пока Джек захлопывал дверь со стороны пассажира.
– Добро пожаловать в Торчвуд.
Катлер завел двигатель, колеса заскрипели об асфальт.
Райан перешел с "Идущих по воздуху" к "Где же ты любовь" и теперь приступал к "Закрыть каждую дверь" из Джозеф и волшебный цветной плащ[1]. Комната заполнилась скорбными нотами, смотря сквозь окно на деревья и сады центра, Эдриенн лениво думала, что Джейсон Донован[2] никогда не передавал мелодию с тем же эмоциональным совершенством, как ее сын. Ей нужно было уже двигаться к суду, где ее ждала груда работы, но снаружи полило как из ведра, и она решила переждать, пока дождь ослабнет. Она могла только представить, что в противном случае начали бы говорить сиделки в приемной медсестрам. Мечтая уйти она согласилась промокнуть. А она ведь адвокат. Это вопиющее безобразие. Плохая мать. Зачем давать им козыри? И честно говоря, ее у нее все еще было ужасное похмелье, она не могла заставить себя сдвинуться со стула. Тело чувствовало себя так, будто в стул его вдавливал груз. Утром вождение далось ей не легко, и она думала, что внезапная отключка может привести к потере ею управления автомобилем.
Что-то мелькнуло в листве за окном, ее глаза заскользили и не смогли цельно сфокусироваться. Эдриенн подождала, пока птица перелетит к гнезду с веточками или червячками для своих деток. Ничего не появилось, но ветки вновь зашевелились даже более энергично, чем в первый раз, как если бы кто-то неистово тряс дерево, чтобы повалисть плод. Нахмурившись, забыв на миг о пульсации в голове, она приблизилась. Там был кто-то? Она не могла понять с чего бы кому-то в такую погоду взбираться на дерево, но в центре для детей-аутистов ты можешь вечно думать о причинах и не найти их. Она всматривалась. Определенно сиделки не позволили бы детям играть на улице в подобную погоду.
– Чери, – позвала она тихо. – Кажется, там ребенок на дереве, – указала она на раскачивающиеся ветки. – Видишь?
Подойдя к ней, сиделка кивнула, ее лицо выражало озадаченность.
– Что-то не так. Наверняка это Питер Олвуд. Он любит проказничать. Пойду проверю, – заторопившись наружу, она закрыла за собой дверь, и Эдриенн как раз собиралась отвлечься от созерцания, когда сквозь ветви начала просачиваться темная струя наподобие сигаретного дыма. Дыхание Эдриенн застряло в грудной клетке, а мозг опустел, сканируя себя на предмет какого-либо смысла или объяснения происходящего. Оно появилось ниоткуда. Облако темноты повисло между землей и небесами, пока из пустоты возникал другой призрак, выползая из-за дерева и соединяясь с первым, две тени затряслись, сливаясь, и соединились в одну. Эдриенн, вытаращившись, смотрела, рот был открыт. Ребенка на дереве не было. Там было что-то другое. Что-то странное. Что-то иное.
Было ощущение, что ее мозг склеился, и она бросила короткий взгляд на сидящего на полу ничего не замечающего Райана. Безразличный к тому, что она считала любопытным, затем ее взгляд вновь вернулся к тому, что обретало форму позади старого дуба, темнота, которая как жидкое мыло просачивалась сквозь ветви. Безразличный к этому. Что-то вспыхнуло на краю черной массы, когда она скрутилась и дернулась, собирая себя в нечто вроде твердой формы. Стекло запотело от дыхания Эдриенн, пока она наблюдала за вещью под дождем по другую сторону; ей было интересно, может ли она закричать или позвать кого-нибудь, но не нашла в груди механизмов, издающих звуки.
Позади нее ее ребенок все еще пел. Ее малыш. Слова твердо сформировались в голове, борясь с утекающими словами и мыслями и тем, что заполняло ее голову, оставляя ее самостоятельно заполнять голову.
Ее малыш. Вещь пришла за ее ребенком. И в этот лишенный каких-либо мыслей момент Эдриенн поняла, что безумно любит своего сына.
Гвен с таким остервенением нажимала на педаль, что та грозилась провалиться сквозь днище автомобиля. Ей сигналили, пока она опасно объезжала трафик, обрезая углы, не соблюдая дистанцию настолько, что почти чувствовала запах поцарапанной краски других автомобилей. Борясь с желанием зажмурить глаза, она вывернулась, огибая грузовичок, и надеялась, что ей это удалось. Задерживая дыхание, пока вновь не встала в свой ряд, слыша оркестр ругани и криков изо всех водительских окон, она взглянула часы. Всего тридцать секунд до истечения восьми минут.
Въехав в центр Хаванна, увидев красочную эмблему центра для детей-аутистов на другой стороне дороги, Гвен захотелось заорать и посигналить.
Она не сделает этого. Черт, она не сделает этого.
Ее малыш.
Боковым зрением Эдриенн видела, как Чери заспешила на мокрую лужайку, смотря прежде всего на дерево, а затем замерла, увидев черное облако, которое двигалось к зданию, на ходу меняя форму. Сиделка повернулась и убежала. Эдриенн по другую сторону от стекла вовсе не винила ее. Она знала, что дышит из-за запотевания стекла напротив лица, но не чувствовала циркуляции воздуха в легких. Она не чувствовала ничего, кроме ужасающего запустения, исходящего из существа в листве.
Теперь он был существом.
Извивающаяся масса преобразовывалась. Твердые фигурные полосы, почти человеческая лысая голова. Почти человеческая. Если бы Эдриенн могла сейчас чувствовать разницу между здравым и безумным, она бы почувствовала себя окончательно свихнувшейся или подумала бы, что излишнее употребление вина заставляет ее видеть странные вещи, ну или отчаянно пыталась бы рационально объяснить наличие приближающегося к ней монстра, но эти мысли ушли, когда ее посетила чудовищная пустота. Если бы дело не касалось Райана, она бы тихо сползла вниз по стене прямо на ковер и обо всем забыла, даже о себе.
Райан. Ее малыш. Слова прорвались в ее мозге, борясь за то, чтобы оставаться нерушимыми в растущей пропасти ничего. Она любила его. Когда ничего уже не осталось, все стало таким очевидным.
Подняв отяжелевшие руки, она широко расставила их на стекле. Оно хотело ее ребенка. Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Борясь с пустотой, которая грозила поглотить ее, она встретила красный взгляд глаз монстра и почувствовала жужжание в воздухе, когда оно приготовилось напасть. Ей не нужны были слова, чтобы знать это. Ей подсказывала материнская интуиция. Существо лицом к лицу с ней издало молчаливый вопль, который разорвал любой намек на сознание в ней, вздрогнув от его мощи, руины ее индивидуальности вцепились ко внутренностям черепа.
Она смотрела через стекло.
Только через мой труп.
На миг повисла тишина, запертая между уставившимися друг на друга двумя. Эдриенн подумала, что даже дождь замедлился, капли висли в воздухе, ожидая и наблюдая, втянутые в холодный конфликт между монстром и матерью.
А затем монстр откинул голову и устрашающе широко раскрыл пропасть рта, выпуская из себя пустое ничто; темноту, которая может засосать и оставить там, и Эдриенн почувствовала горячие слезы на щеках.
Существо передвинулось. А потом опять, слишком быстро, чтобы она могла увидеть.
Она захлопнула глаза.
Райан.
А затем стекло сломалось.
1. ария из рок-оперы "дуэта" - либреттиста Тим Райса и композитора Эндрю Ллойд Уэббера. Это попытка изложения известной библейской истории про Иосифа, у которого был действительно волшебный плащ. Но под этим плащом понимался современный экран кинотеатра.
2. австралийский актёр и поп-исполнитель; в Великобритании продажи его дисков превысили три миллиона копий.
@музыка: Brainstorm - May be
-
-
07.06.2011 в 07:46-
-
07.06.2011 в 22:23